Тема похищений девушек с целью замужества, вообще тема насилия над женщиной становится постоянной в соцсетях, так как поводов к этому наша жизнь дает предостаточно. Насколько физической и психологическое насилие, в том числе и похищение девушек укоренено в наших традициях, проанализировала казахстанский исследователь Зира Наурзбаева. Об этом пишет «Экспресс К».

Автор пишет, что если бы такие традиции действительно существовали в прошлом, то их следовало бы искоренить. А потому, что часто это явление оправдывают именно казахскими обычаями.

Поскольку у казахов нет, как в европейских, например, странах, судебных архивов за несколько веков, то можно лишь высказывать предположения, основываясь на нашей устной литературе и обычном праве, мнении знатоков традиционной культуры.

Начнем с обычного права. Из казахских уложений наиболее сохранилось «Жеті жарғы» Тауке-хана, относящиеся к концу XVII – началу XVIII веков. В «Жеті жарғы» похищение, а также изнасилование приравнивается к убийству и карается смертью. Или, по согласию сторон, смерть может быть заменена штрафом құн в размере, полагающемся за убийство.

Следует сказать, речь в «Жеті жарғы» шла в большей степени об ущербе, нанесенном семье девушки или женщины, а не ей лично. Законодательство было нацелено на то, чтобы прекратить бесконечные споры и военные столкновения родов из-за женщин, того, что называется «жесір дауы». Поэтому, если девушка не была просватана, обидчик был готов жениться на ней, а ее семья была согласна на это, дело заканчивалось выплатой калыма и крупного штрафа.

Вообще говоря, оригинальный текст законоуложения не сохранился, его реконструируют по информации российских источников. В России же в это время господствовало крепостное право, помещики пользовались правом первой ночи с крепостными невестами, существовало несколько императорских указов, дозволяющих захватывать и продавать в рабство подвластных киргизов, российские войска вовсю пользовались этим, поэтому чувства «туземных» девиц по определению не могли интересовать российских офицеров-исследователей. Поэтому было бы правильнее оставить открытым вопрос об отношении «Жеті жарғы» к мнению жертвы похищения.

И еще один момент. «Жеті жарғы» считается прогрессивным, поскольку пыталось кровную месть заменить в большинстве случаев выплатой штрафов. Возможно, это и так. Но, по мнению кюйши, писателя и одного из лучших знатоков традиционной казахской культуры Таласбека Асемкулова, например, подобная замена привела к падению нравов, в то время как дуэль и кровная месть, принятые у казахов до этого, побуждали мужчин к взаимной учтивости. Кстати, из рассказов моей әже – уроженки Западного Казахстана – следует, что похищение девушки в начале XX века вело к вооруженному преследованию и столкновению двух родов. О том, были эти похищения по согласию девушки, я не догадалась в свое время спросить.

Если обратиться к казахскому литературному наследию, то мотив похищения девушки против ее воли упоминается в двух ситуациях.

Во-первых, это один из почти обязательных пунктов угрозы батыра вражескому хану: убить самого хана, разгромить его ставку, ханских беков сделать пастухами, с его сыном-наследником сыграть в кокпар, а дочь увезти на крупе коня и превратить в наложницу (или жену) и т. д. Здесь все ясно. Похищение девушки воспринимается как элемент кровной вражды.

Во-вторых, в сказках ханская дочь хочет против воли отца выйти замуж за друга и договаривается ночью убежать с ним, но в ночной тьме девушка принимает случайного путника за своего жениха и увозит его с собой, утром обнаруживает ошибку и смиряется с судьбой. Этот вариант можно было бы и не рассматривать в качестве похищения, но у сказочного мотива есть любопытное продолжение.

В XIX – начале XX века казахская устная литература продолжала развиваться весьма интересным образом. Влияние письменной казахской и переводной литературы, возможно даже кино, ускорило вызревание в недрах устной литературы новых жанров. В частности, появляется нечто вроде плутовского романа в стихах. Один из любопытнейших образчиков – «Песня Карги» неизвестного автора, впервые опубликованная в 1938 году, а в наше время – в книге Журсинбека Сеилова «Тағылым тамшылары» («Капли истины». Астана, «Фолиант», 2012). Авантюрный сюжет, реалии кочевой жизни, сюжетные повороты из сказок, вполне современные психологические коллизии, а также унаследованные от мифо-эпической традиции образы и средства художественной выразительности сплетаются в поэме.

В «Песне Карги» основной сюжет завязывается так. Барымтач и вор-одиночка Карга залег в роще за незнакомым аулом ждать ночи. Поздно вечером аул затих, Карга собрался было «на дело», как к роще подъехал всадник одвуконь, привязал лошадей и пошел в аул пешком, крадучись. «Неужели коллега?» – удивился Карга, на всякий случай забрал лошадей и привязал их в другом месте. Вскоре мужчина вернулся с девушкой, лошадей не было, мужчина ушел искать их. Карга отвязал лошадей и подошел к девушке с той стороны, в которую ушел мужчина, подсадил ее молча в седло, и они ускакали.

Если в сказке ханская дочь будит случайно заснувшего в назначенном ею месте путника, то здесь явный умысел. Пара скачет всю ночь, утром девушка обнаруживает рядом с собой чужака, падает в обморок, Карга приводит ее в чувства. Девушка, очнувшись, начинает ругать его: мол, неужели ты такой урод и глупец, что ни одна знакомая девушка на тебя не смотрит, и ты воруешь первую попавшуюся. Бездомный и нищий Карга возмущен такими упреками до глубины души и предлагает отвезти ее обратно. Тут новая интересная коллизия, но пересказывать не буду (предлагаю обратиться к поэме).

В связи с темой хочется подчеркнуть. Карга – вор без особых нравственных устоев, «сам себе закон», например, он прячется в могиле и изображает привидение, презрев казахское почитание умерших. Он хитростью увез девушку, но даже он не позволяет себе насилия над беззащитной жертвой, предоставляет ей право самой решить свою судьбу. Затем всю жизнь он скрывает от родичей обстоятельства своей женитьбы, чтобы не опозорить доставшуюся ему столь странным образом жену.

В одной бытовой сказке разбойники ночью в степи захватывают одинокую девушку, но отпускают ее после рассказа о благородстве законного жениха, позволившего ей в первую брачную ночь попрощаться с возлюбленным, и возлюбленного, отказавшегося прикоснуться к чужой законной жене.

Есть еще один сюжет истории и литературы. Как известно, кочевники всегда брали в качестве трофея девушек и молодых женщин. Как решалась их судьба? Абдижамил Нурпеисов в романе «Кровь и пот» описывает негласное соглашение, существовавшее между казахами и туркменами: пленницы были неприкосновенны до тех пор, пока аламаны не вернутся в родные места. Женщина сама могла во время ночной стоянки прийти к какому-то из воинов, и тогда он был обязан взять ее в жены. Все остальные пленницы были защищены от домогательств по крайней мере в течение похода, и для их родственников это был шанс вернуть жен и дочерей невредимыми. (А ведь та война привела к крайнему ожесточению, были случаи, когда пленников-мужчин закапывали живьем в могилу или в жестокой пытке превращали в манкуртов). Литературный домысел? Вряд ли. Роман написан в советской идеологической парадигме, и безжалостно изображает грубые нравы того времени.

Кстати, легенда о скале Окжетпес рассказывает: хан и все казахские воины были очарованы калмыцкой пленницей, но она сказала, что выйдет за того, чья стрела долетит до вершины Окжетпес. В казахский стан проник ее жених, он оказался лучшим стрелком, и казахи отдали ему пленницу. Красивая байка для туристов? Возможно. Но легенда о батыре Баяне – одном из лучших воинов Аблай-хана – вполне реальна. Баян привез к себе в аул пленницу-калмычку в надежде, что со временем она смягчится и согласится стать его женой. Но девушка втайне стала встречаться с младшим братом Баяна Нояном и уговорила его бежать вместе к калмыкам. Баян догнал беглецов и убил и брата-предателя, и пленницу.

История напоминает убийство Тарасом Бульбой своего сына Анджея. Но мне хочется подчеркнуть другое: Баян, образ которого в фольклоре довольно брутален, ждет согласия пленницы на брак. Я не пытаюсь доказать, что обращение с десятками тысяч захваченных казахами пленниц, так же как с уведенными в плен казашками, было всегда рыцарским. Но все-таки более или менее мягкое отношение было тем, что в этологии называют «идеальной нормой».

Да и логически рассуждая, общество, в котором мужчины регулярно отсутствуют, пребывая в походе или на дальнем отгоне, не может строиться на насилии над женщиной, так же как дедовщина невозможна в воюющей армии. Когда мужчина уходит в очередной поход, его семья остается на одиноком стойбище далеко в степи, в любой момент может подвергнуться набегу или нападению волков. И он не может доверить жизнь своих престарелых родителей и детей, свое имущество, наконец, озлобленной, затаившей месть женщине (вспомните историю Ясона и Медеи). Оставить близких на безвольную, сломленную женщину также опасно.

У Геродота есть такой эпизод: скифы захватили Мидию и застряли в ней надолго, в это время их жены сошлись с рабами, и когда скифское войско вернулось, то встретило ожесточенное вооруженное сопротивление рабов и их сыновей, рожденных неверными скифскими женами. Историки по-своему трактуют этот эпизод, для нас важно другое. Отношения между мужчиной и женщиной при кочевом образе жизни могут строиться лишь на доверии и взаимном уважении.

По мнению Таласбека Асемкулова, два фактора привели в XVIII-XIX веках к огрублению нравов казахов, в частности, по отношению к женщинам. Во-первых, бесконечная война с калмыками, захват пленных женщин, которых привозили так сказать «на крупе коня» и превращали в токал или невольниц. Обилие женщин обесценивало их, к тому же привычка грубо относиться с пленными женщинами переносилась и на своих. Во-вторых, поражение кочевой цивилизации, более конкретно, колониальное рабство, бессилие казахов перед внешним врагом заставляло их вымещать свою агрессию на слабых – на женщинах и детях.

Получается, поборники «казахских обычаев» пытаются увековечить поражение нации? Может ли женщина, подвергшаяся насилию с согласия своих родителей и потому смирившаяся с ним, родить счастливых и свободных детей?

Казахская пословица гласит: «Жібекті түте алмаған жүн қылар, қатын күте алмаған күң қылар» – «Тот, кто не умеет обращаться с шелком, превращает его в шерсть, тот, кто не умеет обращаться с женой (беречь ее, ухаживать за ней), превращает ее в рабыню».